Логотип клиники Трубилина
написать whatsapp позвонить по телефону заказать звонок
8 (495) 123-31-21 Позвонить

Интервью с Владимиром Николаевичем – Я увидел границу между тьмой и светом, слепотой и способностью видеть

Я увидел границу между тьмой и светом, слепотой и способностью видеть

Июньскую беседу с профессором В.Н. Трубилиным мы посвятили годам учёбы во Втором Московском медицинском институте (Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Н.И. Пирогова). Первые два курса Владимир Николаевич проучился в Ростовском медицинском институте, а в девятнадцатилетнем возрасте вместе с родителями переехал в Москву и продолжил образование во „Втором меде“.

– Владимир Николаевич, хотелось бы попросить Вас поделиться воспоминаниями о времени учёбы в вузе. Что Вам наиболее запомнилось? Какими были первые шаги в профессии?

Первые два года студенты-медики изучают, в основном, общеообразовательные предметы. Специальные медицинские дисциплины начинаются с третьего курса. 

Переезд в Москву совпал у Вас с началом систематического освоения медицины.

Мне повезло в том, что я рано выбрал медицинскую специализацию. После нескольких личных встреч со Святославом Николаевичем Фёдоровым, о которых мы подробно говорили в прошлый раз, я принял твёрдое решение стать врачом–офтальмологом.

Вероятно, ранняя специализация позволила Вам эффективно организовать учёбу, чтобы за время студенчества максимально продвинуться в освоении глазной медицины.

Я старался уделять офтальмологии как можно больше времени, но другие области медицины тоже меня интересовали.

В программе медицинского вуза офтальмологии уделяется не так много внимания. Так было и во время моей учёбы, и сегодня. На четвёртом курсе студентам предлагается двухнедельный цикл по глазной медицине, затрагивающий только азы нашей специальности. Поэтому если молодой человек хочет в дальнейшем специализироваться на офтальмологии, то необходимо самостоятельно проявлять инициативу.

Уже после общения со Святославом Николаевичем я познакомился с деятельностью кафедры офтальмологии родного вуза. Её в то время возглавлял выдающийся учёный, академик А.П.Нестеров, чьё имя было присвоено кафедре после ухода из жизни Аркадия Павловича.

Я стал участвовать в работе студенческого научного кружка при кафедре офтальмологии. Даже стал его старостой. Познакомился с сотрудниками кафедры. Много времени участникам студенческого научного кружка уделяли доцент кафедры Зоя Тимофеевна Ларина и ассистент Екатерина Аркадьевна Карташова.

Какие темы рассматривались на заседании студенческого научного кружка?

Аркадий Павлович Нестеров завоевал известность в профессиональном сообществе, в первую очередь, благодаря исследованиям глаукомы. Это обстоятельство определяло деятельность и кафедры, и нашего студенческого кружка.

Глаукома была темой номер один. Мы занимались и диагностикой этого заболевания, и консервативным лечением, и хирургическими вмешательствами (включая лазерные).

Кстати, свою первую научную публикацию я подготовил, ещё будучи студентом. Это совместная работа с Екатериной Аркадьевной Карташовой „Глаукома на афакичных глазах“. Уже в студенческие годы мы имели представление о лечении глаукомы на уровне мировых стандартов того времени, изучали самые современные методики.

Вероятно, Ваше постижение мира глазной медицины было не только теоретическим.

Уже тогда я прекрасно понимал, что будущий врач должен как можно больше времени проводить в больнице. Наблюдать за работой коллег. Учиться у них. Стараться быть полезным. Не бояться никакой работы. Стремиться вписаться во врачебный колектив, понимать тревоги, опасения и волнения пациентов.

Так я и поступал. Кафедра офтальмологии в то время располагалась на базе 59–й городской клинической больницы. Эта клиника находилась в пешей доступности от моего дома. 

Чем именно Вы занимались в больнице?

Я присутствовал на врачебных приёмах. Со временем мне стали доверять проведение необходимых исследований. Например, я осуществлял калиброметрию сосудов конъюнктивы.

Калиброметрия – это измерение внешнего диаметра кровеносных сосудов сетчатки. Она осуществляется с помощью щелевой лампы. Врач смотрит в окуляр лампы и на изображение глаза проецируется встроенная в окуляр измерительная линейка. Метод применялся при диагностике и контроле эффективности лечения глаукомы, гипертонической ангиопатии сетчатки и ряда других болезней.

Во время учёбы в вузе у Вас была возможность познакомиться с хирургическими техниками?

Я сам ещё не осуществлял хирургических вмешательств, но доводилось присутствовать в операционной. В частности, при мне профессор Александр Васильевич Свирин проводил операции склеропластики.

Во время Вашего студенчества эти операции были популярными?

В то время склеропластика рассматривалась как эффективный способ остановить прогрессирование близорукости.

Эти операции и сейчас проводятся?

Некоторые клиники и сейчас занимаются склеропластикой, но меня эта методика разочаровала. Во-первых, её эффективность с точки зрения современных научных исследований представляется сомнительной. Во-вторых, с эстетической точки зрения подобные операции наносят пациенту ущерб. 

Кроме того, за рубежом данные операции не получили распространения. И на этот факт тоже нельзя не обратить внимание.

В настоящее время существуют другие способы лечения близорукости, подробно представленные на этом Сайте. Склеропластику „Клиника профессора Трубилина“ не проводит.

Владимир Николаевич, наверное, мы с Вами не случайно упомянули склеропластику, хотя Вы подобными операциями не занимаетесь, а их эффективность вызывает сомнения у специалистов.

В офтальмологии технологии меняются очень быстро. Мы с Вами говорим о конце семидесятых – начале восьмидесятых годов. В то время склеропластика рассматривалась как современная хирургическая методика. И я рад, что мог познакомиться с ней в качестве студента.

Не могли бы Вы пояснить, какие именно операции склеропластики тогда проводились?

А.В.Свирин укреплял задние отделы глаза фасцией бедра. Формировался лоскут из фасции, две ножки которого охватывали зрительный нерв. Этот лоскут можно сравнить с бандажем для глаза, препятствующим его росту в длину. До сих пор помню шутку Александра Васильевича о том, что он „пришивает ногу к глазу“. 

Во время моего студенчества на кафедре офтальмологии Второго меда уже работал нынешний заведующий кафедрой, профессор Е.А.Егоров. Поэтому Евгения Алексеевича я знаю и ценю со студенческих лет. Я прошёл хорошую школу, была заложена основа, позволяющая в последующем развиваться и найти свой путь в медицине. Студенческие годы и своих учителей я вспоминаю с теплотой и благодарностью.

Вы, наверное, хорошо учились в институте?

Я уделял учёбе много внимания, учился ответственно. Старался получать только отличные оценки. Но не могу не упомянуть и о курьёзной ситуации. На экзамене по „офтальмологии“, моему любимому предмету, я получил „четвёрку“. До сих пор не могу понять, почему это произошло.

Возможно, преподаватель был не в духе. Никаких ошибок в ответах я не допустил. У меня был билет о лазерной хирургии глаукомы.

Почему Вы запомнили эту историю?

Для меня был важен каждый экзамен. Но экзамен по офтальмологии имел особое значение. Поэтому, конечно, тогда расстроился.

Какие-то манипуляции на пациентах Вам доводилось в студенческие годы проводить?

До шестого курса, т.е. до начала субординатуры, нам доверяли только делать инъекции, проводить простые манипуляции на веках. Непосредственно глаза мы не касались. 

Но зато за время работы в студенческом офтальмологическом кружке и благодаря стажировке в 59-й клинической больнице я хорошо изучил офтальмологические приборы, методики проведения врачебных осмотров и много других нужных и полезных вещей.

Владимир Николаевич, не могу не спросить Вас о военной подготовке в медицинском вузе. Как она была у Вас организована?

В советское время во всех медицинских вузах были военные кафедры. По окончании вуза выпускникам присваивали офицерские звания. Предполагалось, что каждый врач в военное время должен быть полезен своей стране, уметь оказать врачебную помощь военнослужащим и гражданскому населению.

После окончания четвёртого курса нас направили на военные сборы. Они продолжались около месяца и проходили в Тамбове, на базе Тамбовского высшего военного авиационного училища им. М.М.Расковой. 

У нас была строевая подготовка. Учились на время собирать и разбирать автомат Калашникова, уметь обращаться с пистолетом Макарова. Были марш-броски в полной амуниции.

В общем, за месяц Вы почувствовали „вкус армейской жизни“.

В определённой мере, да. Мне понравились военные сборы. Но один навык за месяц приобрести не успел: правильно завязывать портянки я так и не научился... Что это значит? Никто не будет ругать или наказывать за то, что кто-то неправильно завязал портянки. 

Но если они завязаны плохо, то ступни во время марш-броска сбиваются в кровь... Получается, что за эту ошибку солдат сам себя наказывает. Я это правило испытал на себе.  

Почему военные сборы Вашей кафедры проходили именно на базе училища лётчиков?

Все военные кафедры медицинских вузов закреплены за родами войск. Например, военная кафедра Ростовского медицинского института, где я начинал свою учёбу, относится к Военно-морскому флоту. Поэтому и военные сборы там проходят на базе флотской инфраструктуры.

Профильная кафедра Второго меда занималась авиационной и космической медициной. Поэтому нас и направили „в гости“ к лётчикам.

В небо во время сборов Вам довелось подняться?

Нет. Мы видели, как взлетают с аэродрома учебные самолёты, но сами в небо не поднимались. Даже в качестве пассажиров.

На сборах не было какой-то „авиационной“ специфики. Мы занимались общевойсковой подготовкой. Единственная запомнившаяся лётная „изюминка“: отличная столовая, в которой мы питались вместе с курсантами. Удивило, что в этой столовой даже были официантки. Как в „настоящем“ ресторане!

У меня тогда почти не было опыта посещения ресторанов, поэтому на этот нюанс я не мог не обратить внимание.

Вы упомянули, что военная кафедра занималась не только авиационной, но и космической медициной. С миром космоса студенты могли познакомиться?

У нас были экскурсии в Звёздный городок, в Центр подготовки космонавтов. Нам показывали центрифуги, специальные бассейны и другое оборудование, которое используется при подготовке к космонавтов.

Тогда я, конечно, не мог представить, что через много лет в качестве руководителя Центра офтальтмологии ФМБА России, главного офтальмолога ФМБА, буду отвечать за здоровье космонавтов и кандидатов в космонавты, за их зрительные функции.

К сожалению, в некоторых случаях ограничения по зрению – даже незначительные, несущественные для большинства других профессий – могут разрушить мечту человека о полёте в космос. Случаются в этой сфере и спорные ситуации, когда члены врачебной комиссии расходятся во мнениях. Такими случаями мне тоже приходилось заниматься.

Владимир Николаевич, хотелось бы более подробно поговорить с Вами о шестом курсе медицинского института. Этот курс в разговорной речи врачей часто именуется „субординатурой“.

Шестой курс – важное время в жизни будущего врача. Это именно тот год, когда молодой человек превращается из студента в „полноценного“ доктора, пусть и начинающего.

Шестой курс медицинского вуза посвящён практической работе. У меня субординатура проходила в глазном отделении 15-й городской больницы. 

Что Вам больше всего запомнилось?

Я глубоко погрузился в больничный мир. Увидел границу между тьмой и светом, слепотой и способностью видеть.

Где именно Вы увидели эту границу?

Я говорю не в переносном, а в буквальном смысле. В то время ещё не проводилась факоэмульсификация катаракты. Популярный метод того времени – криоэкстракция катаракты. Хирурги имели дело с огромным количеством перезрелых катаракт.

Такие случаи есть и сейчас, но гораздо реже. А тогда приходили практически слепые люди, которым мы возвращали зрение.

Сейчас нам не нужно ждать пока катаракта созреет и переезреет – мы успешно оперируем катаракту на ранних стадиях, сохраняя качество жизни человека. А тогда катаракта нередко означала путешествие из света в темноту и обратно.

Границу между тьмой и светом, между зрением и слепотой можно увидеть не только в катарактальной хирургии. В 15-й больнице было много пациентов с тяжёлыми травмами органа зрения.

Я видел, как быстро человек может ослепнуть. Рядом со мной работали врачи, которые спасали людей от надвигающейся слепоты.

Студент шестого курса начинает ясно понимать, что медицина нередко связана с кровью, болью, постоянным стрессом... И не просто со стрессом, а с катастрофическими ситуациями, когда жизнь человека, его способность видеть подвергаются смертельной опасности.

Этот опыт Вас не испугал?

Нет. По натуре я спокойный, стрессоустойчивый человек. Мне нравится помогать людям. Меня никогда не пугала тяжёлая работа. Но не могу сказать, что экстренная медицинская помощь меня особо привлекала.

В субординатуре студент должен выполнять любую работу: и технического персонала, и санитаров, и медсестёр. Если нам разрешали проводить медицинские манипуляции пациентам, то мы этим тоже занимались... Ни от какой работы я не отказывался, старался быть полезным коллективу. 

Уже тогда у меня была чёткая цель. Хотелось заниматься плановой хирургией, направленной на достижение максимального оптического эффекта (в каждом конкретном случае). Я хочу добиться, чтобы пациент обрёл максимально возможное зрение.

Именно то, чем Вы занимаетесь сейчас!

Да. Сейчас я занимаюсь тем, к чему стремился с ранней юности.

Какие ещё у Вас сохраниись воспоминания о субординатуре?

За этот год я приобрёл много полезных практических навыков. Измерял внутриглазное давление. Измерял поле зрения, проводя периметрию на дуговом периметре.

Дуговой периметр представляет собой дугу. По этой дуге доктор водил палочкой или зажигал свечи в разных её частях.

Не вполне понятно, зачем для периметрии необходимо использовать горящие свечи?

Вероятно, они были тогда самым простым доступным средством. У врачей не было портативных фонариков с ярким источником света. Сейчас эта деталь может восприниматься как курьёз.

Какие медицинские манипуляции на глазах Вы проводили в то время?

Удаляли небольшие инородные тела, иногда накладывали поверхностные швы. Веки сшивали. Это были мои самые первые шаги в офтальмохирургии.

Что ещё запомнилось? Совместная работа с коллегами-травматологами, когда офтальмологи и травматологи проводили врачебные консилиумы, определяли порядок оказания медицинской помощи.

В глазном отделении проводились и энуклеации (удаления) глаз. Это крайняя мера, необходимая, например, при терминальной (болящей) глаукоме и ряде воспалительных заболеваний.

Присутствовать и тем более ассистировать при подобных операциях психологически трудно. Разумеется, врач сопереживает пациенту, оказавшемуся в трудной, драматичной жизненной ситуации.

С другой стороны, травмирующая операция может быть жизненно необходимой. При терминальной (болящей) глаукоме она порой является единственным способом избавить пациента от сильных болей.

При ряде тяжёлых воспалительных заболеваний удаление одного глаза – шанс сохранить зрение на другом глазу. Если не удалить один глаз, то оба глаза могут утратить зрительные функции.

Наверное, молодому человеку, делающему первые шаги в профессии, трудно соприкасаться с этими сторонами медицины.

Умом понимаешь, что все вышеописанные ситуации – составная часть нашей профессии. Но всё равно, сердцем с этим трудно смириться. 

Какие-то забавные, курьёзные случаи Вы могли бы вспомнить?

Было несколько забавных ситуаций, связанных с одной уважаемой коллегой, опытным доктором. Несмотря на солидный возраст, у неё был звонкий девичий голос. Не имея зрения, можно было подумать, что общаешься не с солидной дамой, а с молоденькой девочкой.

К каким последствиям привело это несовпадение голоса и внешности?

Доктор удаляла катаракту. Люди прозревали. Несколько раз я был свидетелем того, как прозревшие пациенты выражали искреннее удивление солидным возрастом врача. 

Дама не обижалась на подобные замечания? Всё-таки со стороны пациентов некорректно указывать на возраст женщины.

Доктор реагировала на подобные замечания спокойно, с чувством юмора. Пациенты не хотели её обидеть. Они просто не могли скрыть своего удивления. 

В течение этого года у Вас были какие-либо сложности?

Я хорошо справлялся со всеми заданиями. Но на первых порах некоторые аспекты врачебной работы давались мне нелегко. Например, врач-офтальмолог должен уметь определить, в каких слоях произошло помутнение хрусталика. Оно может присутствовать во всех его слоях. Или только в ядре. Или в кортикальных слоях.

В то время это было гораздо сложнее, чем сейчас т.к. использовались примитивные щелевые лампы. Но эти премудрости я освоил. 

Помню как проводил офтальмоскопию, осмотр глазного дна, с помощью зеркального офтальмоскопа. В то время только появлялись электронные офтальмоскопы. Пользоваться зеркальным офтальмоскопом было неудобно. Рядом с ним ставилась настольная лампа с отражателем. Перед глазом устанавливалась линза в 20 диоптрий.

В центре линзы находилось отверстие. Через него и проводился осмотр сетчатки и диска зрительного нерва. Важным навыком также стало умение измерить внутриглазное давление с помощью тонометра Маклакова. В нём использовались десятиграммовые грузики с красителями, а также измерительная линейка. 

На глаз ставился грузик, смоченный краской. После этого на бумаге делался отпечаток и проводились специальные измерения. Чем выше внутриглазное давление, тем меньше краски смывается. Это связано с тем, что роговица под тяжестью грузиков сплющивается в минимальной объёме. 

При обследовании пациентов с глаукомой или с подозрением на глаукому в то время делалась тонография – динамическое измерение внутриглазного давления. Для этого тоже использовались грузики с краской. Врач анализировал площадь отпечатков на бумаге.

Какие именно сведения давала тонография?

Она показывала скорость оттока жидкости из глаза. Анализируя этот показатель, врач определял стадии глаукомы и эффективность лечения. Сейчас эта методика редко применяется.

Ещё одно яркое воспоминание студенческих лет: участие в офтальмологическом осмотре школьников. Группу студентов направили в какую-то глухую деревню на окраине Московской области.

Я проверял у детей остроту зрения. Меня поразило большое количество запущенных случаев. Или у детей, вообще, не было очков. Или они были неправильно подобраны. В то время у меня было ещё недостаточно знаний по оптометрии. Но всё равно было приятно, что могу принести пользу детям. Выписал им новые очки, которые давали возможность видеть гораздо лучше. А значит, и учиться ребёнку легче!

Какие предметы в вузе Вам наиболее запомнились?

Не буду оригинален, если скажу, что на первых двух курсах наиболее запомнились занятия по анатомии и патологической анатомии.

Они производят сильное впечатление практически на всех будущих студентов-медиков. Надо учиться работать с трупами. В том числе со свежими трупами с ранениями.

Студент-медик должен понять, что участие в вскрытиях – тоже часть профессии. Да, трудно, неприятно... Но необходимо себя преодолеть, пересилить – иначе путь в медицину закрыт. Такая проза жизни, с которой знакомишься уже на первых курсах медицинского вуза.

Патологическую физиологию у нас преподавал академик А.Д. Адо (1909-1997), известный учёный, крупнейший специалист в этой области. Мне нравился этот предмет, я его хорошо знал. Увлекали лекции Андрея Дмитриевича. Помню, что на экзамене по патологической физиологии я получил пятёрку, но всё равно расстроился т.к. мне хотелось сдавать экзамен лично Андрею Дмитриевичу, а его принимал у меня другой преподаватель.

Чем Вас привлекала патологическая физиология?

Это важный предмет, показывающий развитие патологических процессов в организме человека или животного, их влияние на различные органы. Без понимания патологической физиологии трудно понять суть медицины.

Кстати, лекции по патологической физиологии читались во 2-й Градской больнице. Там была красивая старинная аудитория с амфитетатром. Таких аудиторий сейчас осталось немного. 

Кафедру хирургии у нас возглавлял академик Виктор Сергеевич Савельев (1928-2013). Честно говоря, меня общая хирургия как будущая специализация никогда не привлекала т.к. я рано сделал выбор в пользу офтальмологии. Но вне всякого сомнения, хирургия – один из главных предметов в любом медицинском вузе. Она манит не только парней, но и представительниц прекрасной половины человечества.

Беседу вёл Илья Бруштейн


×

×

Написать руководству

Нажимая кнопку, я принимаю соглашение о конфиденциальности и соглашаюсь с обработкой персональных данных

Вверх